В Мичуринске.

В Мичуринске было хорошо. С каждым часом я всё больше и больше видела перед собой собственного отца, только молодого. Он такой же беззаботный ребёнок, как отец, но при том знает своё дело и сосредоточен, когда требуется. У него такие же большие, серого цвета глаза, в которых так много любопытства, в которых горит искорка.
Он так же курит. Слегка с прищуром, затягивается вытянув шею, шумно выдыхает дым. Он так же гладит меня по лицу, ладони у него большие, нежные, и такие же холодные. От него пахнет даже...не отцом, но чем-то невозможно родным и знакомым. Он так же ест, так же оставляет бардак везде, где побывал больше двух минут, так же часами возится с техникой, весь чумазый, но довольный. Стряхивает пепел в раковину, не хочет принимать назойливую заботу бабушки, и ластится как большой кот. У него такая же щетина, которая с ума меня сводит. Подбородок болит, но и чёрт с ним.
И я не могу отделаться от пронизывающей меня нежности к этому человеку, потому что он очень похож на отца, а отца я люблю безумно, и очень скучаю по нему. А он так смотрит, непонимающе, с вопросом в серых глазах. И пока я буду в Мичуринске, всё будет хорошо, но только уеду — всё забудется. А я долго не смогу отделаться от проклятых ощущений, от ностальгии, тоски и нежности.
Я давно знаю, что так нельзя, потому что потом будет бесконечно обидно. Но исследовательская и спешащая всех понять и пожалеть натура сдалась и предала меня, и что теперь делать — неясно. Стараешься не помнить, но нет-нет, да наткнёшься на невольное напоминание и снова. Снова вспомнишь отца, своё детство с ним, а сразу после — Мичуринск, тёмные тихие ночи, долгие поцелуи и запах сигарет. И думаешь, что всё это слишком сложно и невыносимо, чтобы повторять.